Комната погрузилась в молчание, но неожиданный заливистый, почти детский смех Ивана разрядил обстановку. Абсурдность замечания отца Брауна заставила старого слугу насмешливо поинтересоваться:

– Значит, не было, говорите? – воскликнул он. – Значит, и жирного безголового здоровяка мы вчера вечером не тащили на диван? Он, выходит, и в сад не забирался?

– Нет, – задумчиво произнес Браун. – Вернее, не совсем.

– Постойте-ка, – вскричал Симон. – Но человек либо есть в саду, либо его там нет.

– Не обязательно, – священник слегка улыбнулся. – Следующий вопрос, доктор.

– Знаете что, мне кажется, вы нездоровы, – с жаром воскликнул доктор Симон. – Но, если хотите, пожалуйста, следующий вопрос: как Брейн сумел уйти из сада?

– Он не уходил из сада, – ответил священник, по-прежнему глядя в окно.

– Не уходил? – Симон уже не мог сдерживать раздражения.

– Не полностью.

Французская логика Симона не вынесла подобного надругательства, он в бешенстве потряс в воздухе кулаками.

– Человек либо уходит из сада, либо нет! – завопил он.

– Не всегда, – сказал отец Браун.

Доктор Симон порывисто вскочил.

– У меня нет времени выслушивать подобные бредни, – дрожащим от гнева голосом бросил он. – Если вы не понимаете разницы между двумя сторонами забора, мне с вами разговаривать не о чем.

– Доктор, – голос клирика прозвучал очень мягко. – Мы с вами всегда прекрасно понимали друг друга. Хотя бы ради нашей былой дружбы задержитесь, чтобы задать пятый вопрос.

Порывистый Симон опустился на стоящий у двери стул и быстро произнес:

– Голова и плечи были странным образом изрезаны. Похоже, это было сделано после смерти. Почему?

– Вот! – сказал неподвижно стоящий священник. – Это сделано нарочно, чтобы заставить вас прийти к простому ложному выводу, к которому вы и пришли. Это сделано для того, чтобы у вас не возникло сомнения, что голова эта принадлежит именно этому телу.

Та граница разума, за которой обитают все чудовища, с неимоверной скоростью выехала на передний план в гэльском сознании О’Брайена. Он вдруг почувствовал близкое присутствие мужчин-коней, женщин-рыб и всех прочих фантастических существ, которых породило необузданное человеческое воображение. Голос, более древний, чем его праотцы, как будто прошептал ему на ухо: «Не ходи в сад, где растет дерево разноплодное. Избегай нечестивого сада, где умер человек о двух головах». Однако, пока эти постыдные символические образы проносились в древнем зеркале его ирландской души, офранцуженный интеллект офицера оставался настороже. О’Брайен смотрел на странного священника не менее внимательно и недоверчиво, чем все остальные.

Отец Браун наконец повернулся, но остался у окна. Даже через густую тень, скрывающую его лицо, было видно, что оно белое как мел. Тем не менее, когда он заговорил, голос его звучал ровно и уверенно, словно никаких гэльских душ на земле не существовало.

– Господа, – сказал он, – в саду вы не находили странного тела Беккера. В саду не было странных тел. Невзирая на рационализм доктора Симона, я по-прежнему утверждаю, что Беккер присутствовал там лишь частично. Посмотрите! – Он указал на черную громадину загадочного трупа. – Вы считаете, что никогда в жизни не видели этого человека. Так ли это?

Он быстрым движением откатил лысую желтую голову незнакомца, на ее место положил голову с гривой белых волос, и все совершенно ясно увидели, что перед ними лежит не кто иной, как Джулиус К. Брейн, собственной персоной.

– Убийца, – спокойно продолжил Браун, – отрубил голову своему врагу, а саблю забросил за стену. Но он был слишком умен и избавился не только от сабли, но и (таким же образом) от головы. После этого ему оставалось всего лишь приставить к телу другую голову, и все решили, что перед ними новый человек.

– Приставить другую голову! – удивился О’Брайен. – Какую другую? Головы, знаете ли, не растут в саду на кустах, не так ли?

– Да, – хрипловатым голосом, глядя себе под ноги, сказал отец Браун. – Есть только одно место, где они растут. Они растут в корзине под гильотиной, рядом с которой шеф полиции Аристид Валантэн находился менее чем за час до того, как было совершено убийство. Друзья мои, прошу вас, послушайте еще одну минуту, прежде чем разорвать меня на части. Валантэн – честный человек, если приступы бешенства при решении спорных вопросов можно назвать честностью. Но, глядя в его серые стальные глаза, вам никогда не приходило в голову, что он безумен? Он готов пойти на все, на все, чтобы разрушить то, что он называет «христианским суеверием». Ради этой цели он сражался, страдал, а теперь пошел на убийство. Сумасшедшие миллионы Брейна до сих пор расходились по многочисленным сектам, поэтому не могли нарушить общее равновесие. Но до Валантэна дошли слухи, что Брейн, как и большинство мечущихся скептиков, стал сближаться с нами, а это уже было намного серьезнее. Брейн сделал бы огромные вливания в обнищавшую, но воинственно настроенную французскую церковь, он поддержал бы шесть таких националистических газет, как «Гильотина». Это могло перевесить чашу весов, и его битва была бы проиграна. Поэтому фанатик пошел на риск. Он решил уничтожить миллионера, и сделал это так, как можно ожидать от величайшего в мире сыщика, решившегося на единственное в своей жизни преступление. Он взял отрубленную голову Беккера, сославшись на какую-нибудь криминологическую надобность, и принес домой в служебном саквояже. Он в последний раз попытался переубедить Брейна (при этом разговоре присутствовал лорд Галлоуэй, однако окончания его он не дождался), но, когда ему это не удалось, вывел его в сад и завязал разговор об искусстве вести словесную дуэль, использовал для примера веточки и саблю и…

Иван со шрамом вскочил.

– Вы с ума сошли! – завопил он. – Сейчас же идем к хозяину, и если выяснится, что вы…

– Я и сам к нему собирался, – горько вздохнул Браун. – Я должен просить его сознаться.

Пропихнув вперед несчастного отца Брауна, то ли прикрываясь им, как щитом, то ли собираясь принести его в жертву, они все вместе ворвались в неожиданно тихий кабинет Валантэна.

Великий сыщик сидел за письменным столом, очевидно, слишком поглощенный делами, чтобы услышать их шумное появление. На миг они остановились в нерешительности, но потом что-то в виде этой выпрямленной изящной спины заставило доктора броситься вперед. Оказавшись у стола, он увидел, что рядом с локтем Валантэна стоит маленькая коробочка с пилюлями, а сам Валантэн мертв, и взгляд остекленевших глаз самоубийцы исполнен непреклонностью большей, чем Катонова [79] .

Грехи принца Сарадина

Когда Фламбо взял ежемесячный отпуск, чтобы отдохнуть от своей конторы в Вестминстере, он решил провести его на небольшой парусной лодке, которая была до того мала, что большую часть времени шла на гребном ходу. Более того, он намеревался провести его на небольших реках восточных графств, реках таких маленьких, что со стороны казалось, будто волшебная лодочка плывет через луга и поля. Больше двух человек в суденышко это не поместилось бы, да и места в нем хватало только для самого необходимого, поэтому Фламбо и заполнил его теми вещами, которыми его своеобразный разум посчитал необходимыми для подобного путешествия. Если составить их список, он ограничился бы четырьмя пунктами: консервы с лососиной – на тот случай, если ему в пути захочется есть; заряженные револьверы – на тот случай, если у него в пути возникнет желание повоевать; бутылка бренди – вероятно, на тот случай, если в пути ему доведется упасть в обморок; и священник – очевидно, на тот случай, если в пути его настигнет смерть. С этим легким грузом он и отправился потихоньку по мелким норфолкским речушкам, намереваясь добраться до озер и по дороге насладиться прелестью прибрежных садов и лугов, чудесными отражениями подступающих к самой воде особняков или деревень, останавливаясь для тихой рыбалки в прудах и заводях и, в определенном смысле, прижимаясь к берегу.